Неточные совпадения
— Если только он будет дома, — прибавил он. — Фу, черт! В своем
больном не властен, лечи поди! Не знаешь, он
к тем пойдет, али те сюда
придут?
Полины Карповны не было. Она сказалась
больною,
прислала Марфеньке цветы и деревья с зеленью. Райский заходил
к ней утром сам, чтобы как-нибудь объяснить вчерашнюю свою сцену с ней и узнать, не заметила ли она чего-нибудь. Но она встретила его с худо скрываемым, под видом обидчивости, восторгом, хотя он прямо сказал ей, что обедал накануне не дома, в гостях — там много пили — и он выпил лишнюю рюмку — и вот «до чего дошел»!
Но сам Красоткин, когда Смуров отдаленно сообщил ему, что Алеша хочет
к нему
прийти «по одному делу», тотчас же оборвал и отрезал подход, поручив Смурову немедленно сообщить «Карамазову», что он сам знает, как поступать, что советов ни от кого не просит и что если пойдет
к больному, то сам знает, когда пойти, потому что у него «свой расчет».
— Если бы я даже эту самую штуку и мог-с, то есть чтобы притвориться-с, и так как ее сделать совсем нетрудно опытному человеку, то и тут я в полном праве моем это средство употребить для спасения жизни моей от смерти; ибо когда я в болезни лежу, то хотя бы Аграфена Александровна
пришла к ихнему родителю, не могут они тогда с
больного человека спросить: «Зачем не донес?» Сами постыдятся.
Судьи, надеявшиеся на его благодарность, не удостоились получить от него ни единого приветливого слова. Он в тот же день отправился в Покровское. Дубровский между тем лежал в постеле; уездный лекарь, по счастию не совершенный невежда, успел пустить ему кровь, приставить пиявки и шпанские мухи.
К вечеру ему стало легче,
больной пришел в память. На другой день повезли его в Кистеневку, почти уже ему не принадлежащую.
Тогда
больная, припав
к матери, с горькими слезами просила сходить за барышней, чтоб она
пришла сама благословить ее образом на тот свет.
Одной февральской ночью, часа в три, жена Вадима
прислала за мной;
больному было тяжело, он спрашивал меня, я подошел
к нему и тихо взял его за руку, его жена назвала меня, он посмотрел долго, устало, не узнал и закрыл глаза.
Гааз жил в больнице.
Приходит к нему перед обедом какой-то
больной посоветоваться. Гааз осмотрел его и пошел в кабинет что-то прописать. Возвратившись, он не нашел ни
больного, ни серебряных приборов, лежавших на столе. Гааз позвал сторожа и спросил, не входил ли кто, кроме
больного? Сторож смекнул дело, бросился вон и через минуту возвратился с ложками и пациентом, которого он остановил с помощию другого больничного солдата. Мошенник бросился в ноги доктору и просил помилования. Гааз сконфузился.
Когда она
пришла к ней,
больная взяла ее руку, приложила
к своему лбу и повторяла: «Молитесь обо мне, молитесь!» Молодая девушка, сама вся в слезах, начала вполслуха молитву —
больная отошла в продолжение этого времени.
Но он
пришел уже совсем
больной и с большим трудом присутствовал при церемонии поднятия колокола. Вероятно,
к прежней хворости прибавилась еще простуда, так как его и теплой одеждой на дорогу не снабдили. Когда торжество кончилось и колокол загудел, он воротился в каморку и окончательно слег.
Только тетеньки-сестрицы вспоминали об Сатире и
присылали к нему Аннушку с мешочком сухой малины, горсточкой липового цвета и чашечкой меда. Аннушка раздобывалась горячей водой и поила
больного.
О медицинской помощи, о вызове доктора
к заболевшему работнику тогда, конечно, никому не
приходило в голову. Так Антось лежал и тихо стонал в своей норе несколько дней и ночей. Однажды старик сторож, пришедший проведать
больного, не получил отклика. Старик сообщил об этом на кухне, и Антося сразу стали бояться. Подняли капитана, пошли
к мельнице скопом. Антось лежал на соломе и уже не стонал. На бледном лице осел иней…
Больная полулежала в подушках и смотрела на всех осмысленным взглядом. Очевидно, она
пришла в себя и успокоилась. Галактион подошел
к ней, заглянул в лицо и понял, что все кончено. У него задрожали колени, а перед глазами пошли круги.
Стабровский действительно перерыл всю литературу о нервных болезнях и модной наследственности, и чем больше читал, тем больше
приходил в отчаяние. Он в своем отцовском эгоизме дошел до того, что точно был рад, когда Устенька серьезно заболела тифом, будто от этого могло быть легче его Диде. Потом он опомнился, устыдился и старался выкупить свою несправедливость усиленным вниманием
к больной.
В продолжение дня два раза
приходил к Нине Александровне посланный от Лизаветы Прокофьевны узнать о здоровье
больного.
Он наклонился
к уху
больного и громко сказал: «Дети
пришли проститься с вами».
— Друг мой, — сказал я, подходя
к ней, — не сердись за это. Я потому запираю, что может кто-нибудь
прийти. Ты же
больная, пожалуй испугаешься. Да и бог знает, кто еще
придет; может быть, Бубнова вздумает
прийти…
Сначала я пошел
к старикам. Оба они хворали. Анна Андреевна была совсем
больная; Николай Сергеич сидел у себя в кабинете. Он слышал, что я
пришел, но я знал, что по обыкновению своему он выйдет не раньше, как через четверть часа, чтоб дать нам наговориться. Я не хотел очень расстраивать Анну Андреевну и потому смягчал по возможности мой рассказ о вчерашнем вечере, но высказал правду;
к удивлению моему, старушка хоть и огорчилась, но как-то без удивления приняла известие о возможности разрыва.
Тогда праведники скажут ему в ответ: «Господи! когда мы видели тебя алчущим и накормили, или жаждущим и напоили? когда мы видели тебя странником и приняли, или нагим и одели? когда мы видели тебя
больным или в темнице и
пришли к тебе?» И царь скажет им в ответ: «Истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев моих меньших, то сделали мне».
Она так же томится, как и прикованный
к креслу
больной отец, который, вставая утром, ждет, скоро ли
придет ночь, а ложась спать, ворочается на постели и ждет, скоро ли наступит утро.
Приехав неизвестно как и зачем в уездный городишко, сначала чуть было не умерла с голоду, потом попала в больницу, куда
придя Петр Михайлыч и увидев
больную незнакомую даму, по обыкновению разговорился с ней; и так как в этот год овдовел, то взял ее
к себе ходить за маленькой Настенькой.
«Вот с этим человеком, кажется, можно было бы потолковать и отвести хоть немного душу», — подумал он и, не будучи еще уверен, чтоб тот
пришел, решился послать
к нему записку, в которой, ссылаясь на болезнь, извинялся, что не был у него лично, и вместе с тем покорнейше просил его сделать истинно христианское дело — посетить его,
больного, одинокого и скучающего.
Девушка принялась рассказывать, что случилось, а доктор подошел
к больному, который все более и более
приходил в себя — и все продолжал улыбаться: он словно начинал стыдиться наделанной им тревоги.
Она не ложилась спать всю ночь и едва дождалась утра. Лишь только
больной открыл глаза и
пришел в память (он всё пока был в памяти, хотя с каждым часом ослабевал), приступила
к нему с самым решительным видом...
И с этими словами уходил — играть на биллиарде. Оттуда иногда
к вечеру
приходил домой, а чаще кутил в каком-нибудь грязном притоне с Рутиловым и Володиным. В такие ночи Варвара не могла заснуть. Поэтому она страдала мигренями. Хорошо еще, если он вернется в час, в два ночи, — тогда она вздохнет свободно. Если же он являлся только утром, то Варвара встречала день совсем
больная.
Там, в номере,
к нему почти каждый день
приходил отец Захария, человек тучный, добрый и весёлый, с опухшими веками и
больными глазами в дымчатых очках, крестясь, садился за стол
к самовару и говорил всегда одно и то же...
Я навещал Стерса и находил в этих посещениях невинное удовольствие, сродни прохладе компресса, приложенного на
больной глаз. Стерс любил игру в карты, я — тоже, а так как почти каждый вечер
к нему кто-нибудь
приходил, то я был от души рад перенести часть остроты своего состояния на угадывание карт противника.
Однажды под вечер, когда Татьяна Власьевна в постели пила чай, а Нюша сидела около нее на низенькой скамеечке, в комнату вошел Гордей Евстратыч. Взглянув на лицо сына, старуха выпустила из рук блюдечко и облилась горячим чаем; она почувствовала разом, что «милушка» не с добром
к ней
пришел. И вид у него был какой-то такой совсем особенный… Во время болезни Гордей Евстратыч заходил проведать
больную мать раза два, и то на минуту. Нюша догадалась, что она здесь лишняя, и вышла.
— Хорошо, пошли за ним: пусть посмотрит Настеньку. Да скажи ему: если он ей пособит, то просил бы у меня чего хочет; но если ей сделается хуже, то, даром что он колдун, не отворожится… запорю батогами!.. Ну, ступай, — продолжал боярин, вставая. — Через час, а может быть, и прежде, я
приду к вам и взгляну сам на
больную.
И когда я долго смотрю на длинный полосатый ковер, который тянется через весь коридор, мне
приходит на мысль, что в жизни этой женщины я играю странную, вероятно, фальшивую роль и что уже не в моих силах изменить эту роль; я бегу
к себе в номер, падаю на постель и думаю, думаю и не могу ничего придумать, и для меня ясно только, что мне хочется жить и что чем некрасивее, суше и черствее становится ее лицо, тем она ближе ко мне и тем сильнее и
больней я чувствую наше родство.
К ним
приходишь с
больной душой, истомленный одиночеством, —
приходишь с жаждой услышать что-нибудь живое…
— Я — не один… нас много таких, загнанных судьбой, разбитых и
больных людей… Мы — несчастнее вас, потому что слабее и телом и духом, но мы сильнее вас, ибо вооружены знанием… которое нам некуда приложить… Мы все с радостью готовы
прийти к вам и отдать вам себя, помочь вам жить… больше нам нечего делать! Без вас мы — без почвы, вы без нас — без света! Товарищи! Мы судьбой самою созданы для того, чтоб дополнять друг друга!
Елене
пришло в голову, что не удар ли случился с Николя, и он лечится электричеством; но машина, собственно, была куплена для
больной бабушки Николя; когда же та умерла, то Николя машину взял
к себе для такого употребления: он угрозами и ласками зазывал в свой кабинет лакеев и горничных и упрашивал их дотронуться до машины.
— Сегодняшнюю ночь, — повторил граф. — Послушайте, — прибавил он, обращаясь
к Савелью, — мне кажется, вам лучше одному остаться у
больной, чтобы вид незнакомых лиц, когда она
придет в себя, не испугал ее.
Мне бы следовало сейчас воротиться
к больному, но я долго не мог овладеть собою и
прийти к нему с спокойным лицом.
Двадцать девятого ноября, перед обедом, Гоголь привозил
к нам своих сестер. Их разласкали донельзя, даже
больная моя сестра встала с постели, чтоб принять их; но это были такие дикарки, каких и вообразить нельзя. Они стали несравненно хуже, чем были в институте: в новых длинных платьях совершенно не умели себя держать, путались в них, беспрестанно спотыкались и падали, от чего
приходили в такую конфузию, что ни на один вопрос ни слова не отвечали. Жалко было смотреть на бедного Гоголя.
Мать уехала с сыном, и через месяц мальчик выздоровел, и по округе прошла слава о святой целебной силе старца Сергия, как его называли теперь. С тех пор не проходило недели, чтобы
к отцу Сергию не
приходили, не приезжали
больные. И, не отказав одним, он не мог отказывать и другим, и накладывал руку и молился, и исцелялись многие, и слава отца Сергия распространялась дальше и дальше.
По-прежнему он изредка летал на службу в губернское присутствие, но большею частью занимался другим: по ночам
к нему
приходил Николай-чудотворец, и они вместе облетали все столичные больницы и исцеляли
больных.
Нет существа более пристрастного, более близорукого в отношении
к самому себе, как мнимый
больной; ничтожнейшему из них кажется непременно, что внимание целого мира должно быть устремлено на его печень и легкие; он возмущается, когда не падаете вы в кресло и не
приходите в ужас, слушая рассказ о колотье в боку, или остаетесь равнодушны при известии, что он дурно спал вчерашнюю ночь.
К нему никто не
приходил, и он был тяжело болен, но он не чувствовал себя одиноким, так как познакомился не только со всеми
больными, но и с их посетителями, и не скучал.
И когда он
приходил к ним, высокий, с узкою и
больной грудью, с бескровным лицом постника и лихорадочно блестящими глазами, его тихое «здравствуйте!» звучало как печальное «прощайте!».
Через несколько часов я
пришел снова. Колоквинта подействовала, но дыхание
больного стало еще более затрудненным. Оставался один исход — трахеотомия. Я отправился
к Ивану Семеновичу. Он внимательно выслушал меня, покачал головою и поехал со мною.
Пришло время демонстрировать мою
больную. Ее внесли на носилках в аудиторию. Меня вызвали
к ней. Я прочел анамнез
больной и изложил, что́ нашел у ней при исследовании.
А тетя Полли и Гильдегарда теперь и
пришли к нам с нарочитою целью — принести облегчение
больным, которых было полдеревни и которые валялись и мерли в своих промозглых избах без всякой помощи.
— Пожалуйте. Наш
больной приезду вашему обрадовался, ждет вас… Только одни ступайте
к нему и пробудьте не больше десяти минут; я, впрочем, за вами сам
приду… Слез вам удержать нельзя, но скрепите себя, сколько возможно. Ни рыданий, ни вскриков, ни других порывов. Помните слова мои.
Еще при первых словах отца Прасковья Патаповна молча вышла из горницы
больной матери.
Пришла к себе и прямо на постель. Раскидалась, разметалась на ней дочь осиповского тысячника, закрыла глаза, а сама думает: «Хоть бы Васька
пришел, каков ни есть, а все-таки муж!»
«Поэтический поп», не подавая виду, что он
пришел по вызову, пронес дароносицу под рясой, но как он ни был осторожен, Горданов почуял своим тонким чувством, что от него что-то скрывают, и не успела Синтянина оставить
больную со священником в комнате, как Павел Николаевич вдруг вышел в перепуге из своей комнаты и торопливо направился прямо
к Ларисиной двери.
Амбулатория у меня полна
больными. Выздоровление Черкасова, по-видимому, произвело эффект. Зареченцы, как передавала нам кухарка, довольны, что им
прислали «настоящего» доктора. С каждым
больным я завожу длинный разговор и свожу его
к холере, настоятельно советую быть поосторожнее с едою и при малейшем расстройстве желудка обращаться ко мне за помощью.
— Ну, ладно, буду ждать. А только… Коли она не
придет, буду так безобразить, что… И вас не послушаю, никого! —
Больной помолчал. — Коли не
придет, увидите, что будет! Я попрошу вас
к себе сюда… — зловеще протянул он.
— Недавно в тюремную палату
к нам перевели из особого отдела одного генерала с крупозным воспалением легких. Смирный такой старичок, тихий. Швабрин этот так и ест его глазами. Молчит, ничего не говорит, а смотрит, как будто тот у него сына зарезал. Как у волка глаза горят, — злые, острые. И вчера мне рассказал генерал: Швабрин по ночам
приходит — и бьет его!.. Вы подумайте:
больного, слабого старика!